Профессор Лазарь Маркович Эйдлин – учитель и наставник

Publication in electronic media: 27.05.2013 under http://journal.forens-lit.ru/node/995
Publication in print media: Актуальные вопросы медико-криминалистической экспертизы: современное состояние и перспективы развития. Материалы науч.-прак. конф., посв. 50-летию МКО БСМЭ Моск. обл., Москва 2013

Бюро СМЭ Минздрава Ростовской области

Выдающийся судебный медик, внесший значительный вклад в развитие науки и практики судебной медицины, Лазарь Маркович Эйдлин, родился 18 июля 1898 года. В 1924 году закончил медицинский факультет Томского университета по кафедре судебной медицины. Кафедрой заведовал проф. К.А. Нижегородцев, у которого Л.М. Эйдлин был научным сотрудником в течение двух лет. В 1926 г. Эйдлин поступил в аспирантуру при кафедре судебной медицины Саратовского университета, которой руководил профессор Михаил Иванович Райский. После окончания аспирантуры работал судебно-медицинским экспертом Саратовского района.

С 1930 года Л.М. Эйдлин – доцент кафедры судебной медицины Воронежского университета, а в 1932-м избирается заведующим этой кафедры на долгие 20 лет, которая из отсталой становится одной из ведущих кафедр судебной медицины страны. В эти годы им были созданы научные направления, разработаны новые методы исследования, собран богатый музей макропрепаратов и диапозитивов. В 1936 г. Л.М. Эйдлин защищает докторскую диссертацию на тему: «Огнестрельные повреждения», по материалам которой в 1939 г. издает первую в стране и единственную в течение десятилетий монографию под тем же названием. В предисловии к ней корифей судебной медицины М.И. Райский пишет: «По широте охвата темы, полноте разработки её отдельных частей, по колоссальной литературе, использованной автором (около 500 источников) труд Л.М. Эйдлина, является выдающимся. Сюда следует добавить еще новизну и оригинальность ряда опытов и наблюдений…». В эти годы он одновременно руководит Воронежским областным Бюро СМЭ, является деканом, заместителем директора по научной работе и директором Воронежского медицинского института. Сразу после войны и в послевоенные годы к нему потянулись демобилизованные офицеры – А.С. Литвак, Л.М. Бедрин, А.В. Попов, выпускники и врачи И.И. Семенов, И.Я. Купов, Л.Я. Трахтенберг, А.И. Туровцев, А.А. Мовшович, Е.Е. Кутняк – и все они защитили кандидатские диссертации, а многие из них позже и докторские, стали крупными судебными медиками, возглавившими кафедры и Бюро СМЭ.

Активная организаторская, научная, педагогическая и экспертная деятельность в Воронеже была прервана в связи с «делом врачей-вредителей» еврейской национальности, которое в конце 1952 года после специального Постановления ЦК ВКП (б) по указанию Сталина, было сфабриковано Берией. В 1953 году начались аресты видных деятелей медицины, увольнения, особенно в крупных городах европейской части страны.

Примечательно, что в формулировке Приказа о его увольнении было записано, что Л.М. Эйдлин, как ученый и администратор, недостаточно пропагандировал модное тогда учение И.П.Павлова о значении Центральной нервной системы. Так, в конце 1954 г. в числе других крупных ученых-евреев, по иронии судьбы, он попал в Самаркандский мединститут им. акад. И.П. Павлова.

За полгода до приезда Л.М. Эйдлина я на отлично сдал экзамен по судебной медицине, о которой мечтал ещё до поступления в мединститут. На кафедре преподавали эксперты Бюро СМЭ, начальником которого был недавний ассистент кафедры нормальной анатомии, а лекции по совместительству читал заведующий, располагавшейся по соседству кафедры оперативной хирургии. За всю истории кафедры на ней работал только один кандидат наук. Тем не менее, я посещал кружок, работа которого заключалась во вскрытиях трупов с обсуждением заключения. Познакомившись с коллективом кафедры и Бюро, которые располагались вместе в одноэтажном здании, Лазарь Маркович натолкнулся на список кружковцев и стал их отыскивать. Так, на кафедре рентгенологии, где я проходил субординатуру (интернатуры ещё не было), меня нашла санитарка Бюро и сообщила, что меня вызывает приехавший к ним профессор. По дороге она успела мне сообщить, что он раньше заведовал кафедрой в Воронеже, что еврей, что очень строгий, что часто приходит на вскрытия, всё знает, и начальник его боится. Кроме этой информации, я ничего не слышал об Эйдлине Л.М., до того, как предстал перед ним. Он спросил меня о работе кружка, о моих планах после окончания института, был доволен, что я владею фотографией, предложил посещать кружок и пригласить всех желающих. Через пару дней я привел двух своих приятелей и впервые получил тему для научной разработки. Надо было изучать ссадины непосредственно под малым увеличением биологического микроскопа (о стереомикроскопе я не знал) и фиксировать с помощью микрофотографии все особенности. Темы были даны и двум другим выпускникам. Я сразу спросил, где фотолаборатория, на что получил ответ, что её нет и что первая моя задача – обеспечить, вместе с друзьями, возможности для работы. «Посоветуйтесь с друзьями и предложите план строительства и оборудования лаборатории с учетом электропроводки, представьте список оборудования и необходимых фотоматериалов». В процессе обсуждения с друзьями предстоящей работы, мы пытались обращаться к профессору, но он сказал, что следующая встреча будет, когда мы внесем продуманные предложения. Так, мы получили первый урок: не рассчитывать ни на кого, всё продумывать, организовывать и выполнять своими силами. Деньги на материалы и автомашину Л.М. Эйдлин потребовал от начальника, учитывая, что фотолаборатория будет принадлежать бюро и обеспечивать иллюстрацию экспертиз. Позже он добился от начальника приобретения фотооборудования и переносного рентгеновского аппарата. Только после пристройки фотолаборатории, электропроводки и расстановки оборудования, месяца через три, мы смогли приступить к выполнению научной работы. После этого двум из нас, мне и Николаю Александрову, Лазарь Маркович предложил поступить в аспирантуру, так как ему выделили два места. Впоследствии оказалось, что ректорат направил на кафедру также третьего выпускника местной национальности – нашего однокашника Хайдара Муртазаева. А в ассистенты Эйдлин пригласил молодого, но опытного эксперта С.Д. Бляхмана. В Бюро, но под руководством Эйдлина, стали работать наши однокурсники эксперт-биолог Д.Д. Джалалов (будущий Директор Центра СМЭ Узбекистана) и эксперт-танатолог В.Б.Айрапетов (будущий зав. каф Андижанского МИ). Так складывался коллектив. Профессор взял под свою опёку всех экспертов Бюро СМЭ во главе с начальником, проверял все экспертизы, следил за использованием лабораторных методов исследования, был требовательным к объективным доказательствам любого вывода и формулировке заключений, с обязательным применением макрои микрофотографирования повреждений и рентгенографии, за которые при каждой ошибке доставалось мне, как ответственному за эту работу.

Однажды в морг доставили труп мужчины с огнестрельным повреждением головы. Вскрывал его мой одногруппник, эксперт В.Б. Айрапетов, но предварительно фотографирование и рентгенографию должен был произвести я. На лбу справа была огнестрельная рана округлой формы диаметром 1,8 см с ободком осаднения по совершенно ровным краям. После обзорного фотографирования головы с раной и изолировано раны с близкого расстояния, которое достигалось с помощью переходных колец, я произвел рентгенографию головы. По заведенному Л.М.Эйдлиным порядку, вскрытие не начиналось, пока не будут проявлены и просмотрены еще мокрые пленки. Рассматривая проявленную рентгеновскую пленку я увидел в затылочной области продольную полосу просветления, расположенную спереди – назад и несколько снизу – вверх. Как обычно, я понес показать фото и рентгеновские снимки не эксперту, а профессору, комментарий и замечания которого я с интересом выслушивал. Но в этот раз Лазарь Маркович, увидев рентгеновский снимок, пришел в ярость, он кричал, показывая на продольное просветление, что я работаю небрежно, ибо не убрал какой-то посторонний предмет, этим затягиваю вскрытие и порчу дефицитную пленку. Наконец он успокоился, потребовал проверить кассету, убрать всё в фокусе рентгеновских лучей и повторить снимок. На повторно выполненной рентгенограмме всё в точности повторилось, и тогда Лазарь Маркович пришел на вскрытие. Дал указание начать вскрытие с головы и когда был извлечен головной мозг, стало понятно, что тень на рентгенограмме образована металлической гильзой от охотничьего патрона, обращенной донышком к затылку. Как выяснилось позже от следователя, это происшествие случилось во время охоты. Приятель потерпевшего, свидетельствовал, что заряжая ружьё, его напарник перед гильзой в патронник вложил шарик от шарикоподшипника. При выстреле шарик подшипника, застрял во входе в канал ствола и пороховые газы, раскрыв ружьё выбросили гильзу назад. После чего гильза донышком пробила лобную кость и проникла в череп. Описание этого случая приведено в монографии Л.М. Эйдлина (1963), а затем в отдельной статье. Подобный феномен описан и в монографии В.И. Молчанова, В.Л. Попова, К.Н. Калмыкова «Огнестрельные повреждения и их СМЭ» (Л.,1990).

Он воспитывал в нас желание жить судебной медициной, активно участвовать в различных конференциях, публиковаться и читать всё, что публикуется (тогда это было возможно), иметь личную библиотеку, приобретая всё, что касается нашей специальности. Где бы мы ни были, обязательно посещать кафедру и бюро, знакомиться со своими коллегами и их работой. Уже после защиты диссертации, будучи экспертом и ассистентом, я ненадолго приезжал к родным в Ростов и Краснодар, где посетил кафедру и Бюро, но не рискнул зайти на лекцию В.И. Щедракова и не поинтересовался, есть ли музей на кафедре Кубанского мединститута, которой заведовал В.Л. Святощик. За это мне крепко досталось от Лазаря Марковича. Позднее, будучи ректором в Чите, затем заведующим кафедрой в Ростове, я сохранил эту традицию, доставшуюся от Л.М. Эйдлина, и, бывая в командировках, в том числе не связанных с судебной медициной, я всегда приходил к своим коллегам, высматривая что-то полезное. А вот воспитать это в своих учениках, увы, так и не сумел...

Некоторым сотрудникам, помимо аспирантов, профессор предложил тему кандидатской диссертации, но был очень жестким руководителем. Например, пригласив С.Д. Бляхмана, который в 17 лет, призванный на фронт потерял ногу, он поставил условие не привозить из Ташкента семью, чтобы полностью отдавать себя научной работе. Только через полгода, тот не выдержал и перевез жену с двумя детьми в Самарканд, о чем по большому секрету поделился только со мной. От аспирантов он потребовал все три года не отвлекаться совмещением, не иметь выходных дней, отпуск использовать только для поездки в Москву для работы в библиотеках или для участия в конференциях или семинарах. Когда мне понадобилось 10 дней в летние каникулы для поездки с будущей женой, для знакомства с её родителями, он наотрез запретил и сказал, чтобы я не забывал, что я аспирант, а не человек. Он усмехался и не одобрял, когда узнавал, что кто-то из его учеников праздно провел вечер, например, смотрел кинофильм, или читал художественную литературу. Надо сказать, сам он вел аскетический образ жизни. Жил всегда без семьи (жена безвыездно оставалась в Воронеже, сын служил в Дальневосточном округе). Ежегодно он почти по два месяца в летний отпуск, заезжая в Воронеж на недельку, проводил в библиотеках Москвы и Ленинграда, зная два языка, что тогда было редкостью, он знакомился с иностранной медицинской литературой. Словом, себя он полностью отдавал науке и экспертной работе и требовал такой жизни от своих сотрудников.

Хочу поделиться одним эпизодом, характеризующим характер Лазаря Марковича. В июле 1958 года ему исполнялось 60 лет и 35 лет активной деятельности в судебной медицине. На юбилей тепло откликнулся журнал «Судебно-медицинская экспертиза», пришли более двух десятков почтовых поздравлений от судебных медиков. А мы, преподаватели и сотрудники кафедры и Бюро СМЭ стали загодя готовиться к этому торжеству. Тем более, что профессор был одинок, друзей в Самарканде у него не было. Подготовили приветствия, распределили роли, собрали деньги, достали продукты и спиртное. Решили это сделать сюрпризом, но трудность была в том, что всегда открытая летом дверь кабинета профессора выходила в вестибюль, который мы должны были многократно пересекать, чтобы пройти в помещение музея, в котором накрывался стол. И мы придумали всё, заранее заготовленное, подавать через окно с противоположной стороны, один из нас взобрался на стол и подававшие ему посуду, цветы, подарки, а женщины внутри это расставляли. К 10 часов утра всё было готово и, оставив дежурного в амбулатории, все сотрудники – от начальника, преподавателей и экспертов до лаборантов и санитаров влезли через окно в комнату и уселись за накрытые столы. После этого начальник попросил Лазаря Марковича пройти в музей, тот оторвался от дел и уверенный, что вызывают на какую-то консультацию, вошел в помещение. Встретили его аплодисментами, начальник, произнес заготовленную речь, которую закончил тостом, а мы дружно подняли наполненные бокалы. Профессор, стоя нетерпеливо дослушал до конца восточное поздравление, не принял протянутый ему бокал и сухо сказал: «Спасибо, но я привык в рабочее время работать и требовать это от своих сотрудников» – и ушел. Мы растерянно и разочарованно поставили бокалы и только ровесник профессора санитар Иван Степанович, сказал: «А я не привык оставлять наполненный стакан, так что, извини Лазарь, за твое здоровье!». Выходили молча, через дверь. Продолжили после рабочего дня – не все и без энтузиазма.

Начиная с первого года и ежегодно мы все выступали с докладами на Всесоюзных, Российских и межобластных конференциях в Одессе, Риге, Москве, Ленинграде, Душанбе, Ташкенте и других городах. Слушали и знакомились с крупными учеными и своими сверстниками. Когда в Риге я рассказал первым аспирантам Эйдлина, А.С.Литваку и Л.М.Бедрину о нашей жизни, они хохотали: «Лазарь Маркович с возрастом не изменился» и наперебой рассказывали, как им, уже взрослым, прошедшим войну, доставалось и как приходилось ловчить, чтобы выкроить время для личной жизни.

Необычайная энергия, любовь к профессии, большая эрудиция и требовательность Л.М. Эйдлина вывели периферийную кафедру Самаркандского медицинского института в первую десятку лучших в стране, что отметил председательствовавший на Одесской конференции М.И. Райский, а позже отмечали В.И. Прозоровский и М.И. Авдеев. Тогда под руководством профессора изучались разные вопросы механической травмы, впервые разрабатывались такие методы исследования, как непосредственная микроскопия повреждений кожи и костей, отрабатывалась участково-послойная рентгенография, ангиография легких при травматических воздействиях, исследование костных шлифов с целью установления видовой принадлежности костей, остроумно совершенствовался метод Коккеля получения поперечных срезов волос (Эйдлин предложил получать одним срезом несколько пучков разных волос, что позволяло их легко сравнивать); термическая и химическая дифференциация волос, признак установления огнестрельного характера повреждений по особенностям губчатого слоя костей, рентгенографическая диагностика воздушной эмболии, проба с глицерином для выявления и доказательства пороха, позже хроматографические методы выявления следов алюминия, свинца и меди, а затем полиметаллическая бумага для одновременного определения разных металлов. Благодаря авторитету, требовательности и настойчивости Л.М. Эйдлина в судебно-медицинскую практику внедрялись новые, особенно физико-технические методы исследования. Из стен неизвестной до того кафедры (как и в Воронеже) стали выходить диссертации: Н.Г. Александрова, Х.М. Муртазаева, С.Д. Бляхмана, В.И. Акопова, Д.Д. Джалалова, причем все названные диссертанты в последующем стали заведовать кафедрами.

В эти годы Лазарь Маркович опубликовал в журнале «Судебно-медицинская экспертиза» обзоры работ советских и зарубежных судебных медиков: «О значении планктона в диагностике утопления», «О возможности и значении выявления следов металлизации в зоне повреждений», «К судебно-медицинской оценке жировой эмболии», «О возможности выявления по микроструктуре костей видовой принадлежности и возраста». В 1963 году он переиздал в Ташкентском издательстве «Медицина» свою монографию «Огнестрельные повреждения», в которой существенно доработал прежние данные, использовав результаты послевоенных работ – собственных и своих учеников. Нашлось там место и моим изысканиям, в связи с чем, хотел бы, не в пример некоторым нынешним ученым, отметить, что он называл только автора-исполнителя, не приписывая к нему свои заслуги руководителя. В его списке работ не найти выполненную в соавторстве, он не присоединял к своим исследованиям никого, но и никогда не приписывался к другому автору, несмотря на то, что в основе исследований его учеников были его идеи, которые воплощались в работу от начала до конца под его руководством. Благодаря своему широкому кругозору и знаниям, Л.М. Эйдлин консультировал ряд диссертационных работ из других кафедр Самаркандского и Ташкентского мединститутов, был назначен проректором по научной работе.

Заведуя кафедрой в Самарканде с 1954 по 1962 гг. и перед уходом на пенсию с 1963 по 1966 гг. – кафедрой Ташкентского мединститута, Л.М. Эйдлин подготовил местные кадры судебных медиков и существенно повлиял на судебно-медицинскую деятельность в Узбекистане. Как и в Воронеже, он возглавлял научное общество судебных медиков.

Хотелось бы отметить, что научные исследования проф. Л.М. Эйдлина охватывали многие разделы судебной медицины и в то же время отличались глубиной, доступностью и простотой, чему он придавал большое значение, с учетом условий работы рядового эксперта. Это особенно заметно на исследованиях огнестрельной травмы. Так, для выявления следов металлизации в области повреждения, он ещё в 1932 году, вместо жестких рентгеновских лучей, пробивающих следы металлизации, предложил метод участково-послойной рентгенографии с помещением рентгеновской пленки не в кассету с усиливающими экранами, а в бумажный пакет. Актуальны своей эффективностью и простотой, особенно в условиях работы районного эксперта, в те годы были и предложенные Л.М. Эйдлиным методы выявления копоти, и усовершенствованная им проба с глицерином для выявления зерен несгоревшего пороха, которая обнаруживала характерную микроструктуру для дымного и бездымного пороха. Надо иметь в виду, что ни аппаратов с лучами Букки, ни фотографии в инфракрасных лучах у криминалистов не было. Учитывая относительную сложность гистологического исследования, недоступного для работы в судебно-медицинских районных отделениях, в начале 1950 годов он предлагает метод непосредственной микроскопии для выявления невидимых визуальным исследованием особенностей огнестрельной травмы, доказывая, что в ряде случаях этот простой и быстрый метод заменяет гистологическое исследование, а иногда его превосходит. Появившейся позже стереомикроскоп сделал этот метод незаменимым не только при исследовании огнестрельных ран и повреждений вообще, но при исследованиях изменений кожи и костей с другими целями. В 1960-х годах он разрабатывает простые в исполнении хроматографические методы выявления свинца, меди, алюминия, а затем экспресс-метод с помощью полиметаллической бумаги для одновременного обнаружения разных металлов. Примечательно, что все методы далее разрабатывались и усовершенствовались его учениками. Например, участково-послойная рентгенография – А.С. Литваком, непосредственная микроскопия механических повреждений кожи – В.И. Акоповым; костей скелета (положившая основу для целого направления судебно-медицинской остеологии, созданной проф. В.Н. Крюковым и его учениками) Х.М. Муртазаевым; использование хроматографии для обнаружения следов металлизации И.Я. Куповым и т.д. Или другой пример, показывавший, как главное направление, предложенное Л.М. Эйдлиным, в дальнейшем проводилось его учениками. В 1939 году он заинтересовался проблемой диагностики воздушной эмболии и опроверг распространенный тогда, казалось бы, надежный её признак «вспененной крови» в сосудах легких, описанный Моргенштерном. Затем предложил применять рентгенографию сердца для выявления воздуха в правом желудочке сердца, метод который разработал под его руководством С.Д. Бляхман. Не оставляя идею диагностики воздушной эмболии, в 1950 годах Л.М. Эйдлин обратил внимание на применение ультразвуковых лучей в зарубежной клинической медицине и высказывал предположение, что их можно использовать для выявления воздуха в полостях организма, так он является препятствием для их распространения. Через много лет, используя в далекой от Самарканда, Чите, его идею, мой аспирант М.С. Бляхман (сын С.Д. Бляхмана) успешно развил её. В своей кандидатской диссертации он разработал метод ультразвуковой диагностики воздушной эмболии.

В 1965 году я переехал в Читу на заведование кафедрой судебной медицины, а Л.М.Эйдлин через год оставил работу и вернулся в Воронеж. Он регулярно посещал заседания общества, писал статьи и публиковался в журнале, активным членом редсовета которого он был. Мне он прислал поздравления и, по долгу учителя, наставления по новой должности. У нас началась переписка, тем более, что я перевел из Самарканда С.Д. Бляхмана на должность доцента. Я сохранил около 60 писем, в которых обсуждались наши работы и давались рекомендации. В одном из них он назначал мне свидание в Калинине на Всероссийской конференции, куда он, пенсионер, ездил (естественно за свой счет) с докладом. В другом письме он восхищался впервые увиденными двумерными эхограммами, хвалил за успешное использование уксусно-спиртового раствора для восстановления ожогов кожи, но иногда следовала критика. В ответ на посланную ему неудачно написанную статью моего аспиранта, он пишет: «Я всегда рекомендовал до опубликования статью показать простому лаборанту. Если он всё поймет, то можно публиковать, если нет – нужно дорабатывать. Понятно, что я не имею в виду анализ результатов». Масштаб его интересов и острота восприятия с возрастом и положением не изменялись. Приведу отрывок из его очередного письма: «…К большому сожалению, взаимокритика, без чего не может развиваться наука, начинает всё больше и больше уступать свое место взаиморасшаркиванию. Заметно увеличивается количество никчемных модно-конъюнктурных работ, которые, как падающие звезды рассекают небосклон нашей науки». Знал бы Лазарь Маркович, что происходит сейчас в нашей науке и в экспертной практике, какой глубокий кризис переживает специальность, которой он посвятил жизнь.

За год до кончины, он с непривычной мягкостью писал мне в Читу, что я во многом повторил все этапы его пути и в судебной медицине, и в администрировании. «Ваши научные устремления, а отсюда и направленность руководимой вами кафедры затрагивают работы, которые меня интересовали и над которыми я работал в последние годы, поэтому я вам завещаю свою литературу, которую буду направлять посылками». Я успел получить 4 тяжелые посылки с книгами, некоторые из которых были раритетами. Вспоминая Лазаря Марковича, я заметил, что он прав в том, что я повторил все его должности, даже с учетом послужной географии, все его ученые звания и степени, стиль работы, но достичь такого уровня научных результатов, зарядить всех своих учеников на дальнейшее выполнение докторских диссертаций, мне не удалось. Он жил судебной медициной и полностью в неё вкладывал себя.

Л.М. Эйдлин много лет был членом Правления Всесоюзного научного общества судебных медиков, членом редакционного совета журнала «Судебно-медицинская экспертиза», который писал в связи с его кончиной, что прекрасный педагог и воспитатель Л.М.Эйдлин, подготовивший ряд видных деятелей судебной медицины, до последних дней своей жизни продолжал активно трудиться на благо дальнейшего развития судебно-медицинской науки. Умер Лазарь Маркович вскоре после своего 80-летия, 18 сентября 1978 года, но светлая память о нём навсегда останется в истории отечественной судебной медицины и в сердцах его учеников.